Представления славян о происхождении человека

При начале весны пробужденный Перун выезжает на огненной колеснице, во всем своем грозном величии, на великое дело творчества; разит громовыми стрелами толпы демонов и, рассыпая плодотворное семя дождя, засевает землю разными злаками, или, что то же — творит «посредст­вом сеяния» зеленеющую и цветущую землю6. Вместе с этим он выводит из-за гус­тых туч и туманов небесные светила и, следовательно, как бы создает их из тех са­моцветных каменьев, которые до сего времени были сокрыты демонами зимы и мрака на дне воздушного, облачного океана; выводя яркое, вешнее солнце, он тво­рит белый свет, т. е. по основному, теснейшему смыслу этого выражения — дает миру ясные дни, а по смыслу производному, более широкому — устрояет вселенную. Солнечные лучи топят льды и снега, претворяя их мертвые массы в шумные, многоводные потоки, и только тогда зачинается земная жизнь со всей ее роскошью и разнообразием, когда выступит наконец земля из-под вод весеннего разлива и будет обвеяна южными ветрами. Отсюда возник миф, общий всем индоевропей­ским народам, что земля рождается из воды и выплывает из ее пучин силою боже­ственного дуновения. По хорутанскому верованию, земля волею божией вышла из морской бездны, в которой до начала мира была погружена вместе с солнцем, ме­сяцем, звездами, молнией и ветрами; первая показалась из воды высокая гора Триглав (по мнению словаков, это были Татры); самая жизнь на земле зародилась с той минуты, когда внутри ее загорелся огонь, т. е. когда лучи весеннего солнца со­грели мерзлую землю и пробудили в ней силу плодородия. У карпатских русинов существует верование, что вселенную созидали царь-огонь и царица-вода, т. е. молния и дождь, небесный огонь солнца и живая вода весенних разливов

Замечательно, что слово творить указывает на воду, как на существенный элемент творчества; датск. tvöre — разводить, размешивать что-либо сухое с влажным, исланд. thvari — тесто, рус. творилка — квашня, раствор — смесь жидкости с чем-нибудь сухим, или одной жидкости с другою, творог (кроме общепринятого значения) употребляется в смысле мягкой грязи3. Народное преда­ние относит создание мира к первому весеннему месяцу — марту, название которо­го говорит о времени, посвященном Марсу = богу-громовнику, победителю демо­нических ратей. Во всех мифологиях божество весенних гроз, как оплодотворитель земли и податель урожаев, наделяется творческою силою; от его дыхания произош­ли ветры, от его глаголов — громы, от слез — дожди, от густых волос — облака и ту­чи. Финская космогония развивает ту же идею, что и космогония скандинавов и славян. Изначала обитала в воздушной области дева Ильматр — буквально: дочь воздуха (= облачная дева); однажды спустилась она с эфирных высот на море, и вот поднялась буря, море взволновалось, Ильматр зачала в утробе своей сына от ветра и носилась по морской поверхности ровно семьсот лет (= семь зимних месяцев); наконец чудному ребенку надоело заключение, и он сам проложил себе дорогу из чрева матери: это был Вейнемейнен — бог, обладающий даром могучих, чародей­ных песен. Подобно светлому богу русского народного предания, он плавает по вол­нам первобытного моря и пением своим, т. е. громовым словом и звуками завыва­ющей бури, творит острова, мысы, заливы и подводные камни. Затем прилетает орлица, соответствующая голубям карпатской колядки, садится на колена Вейнемейнена и несет яйца, из которых потом созданы были солнце, луна и звезды. Орел — олицетворение грозовой бури; из-за разбитых молниями и рассеянных ветрами туч он выводит круговидные светила, которые на метафорическом языке уподоблялись золотым яйцами, снесенным мифической птицею
Создание первого человека миф ставит в теснейшую связь с преданиями о происхождении огня. Как на земле огонь добывался через трение одного полена, встав­ленного в отверстие другого, так и на небе бог-громовник сверлит гигантское дере­во-тучу своей острой палицей, и от этого сверления она чреватеет и рождает ма­лютку-молнию. Древнему человеку, который в громовой палице узнавал детород­ный член бога — оплодотворителя земной природы, естественно, было это пред­ставление о происхождении огня и молнии сблизить с актом соития и зарождения младенца, тем более что самая жизнь, одушевляющая человека (= его душа), пони­малась, как возжженное пламя.

Священные песни Вед в добытом трением огне видят плод супружеского соединения двух обрубков дерева, из кото­рых один представляет воспринимающую жену, а другой — воздействующего му­жа; масло же, которым их умащали, называют плотским семенем. Отсюда возник­ли мифические сказания: во-первых, что душа новорожденного нисходит на землю в молнии, и, во-вторых, что первая чета людей создана богами из дерева. Тайну со­здания и рождения человека предки наши объясняли себе тою же творческою си­лою громовника, которою вызван к бытию и весь видимый мир; он послал молнию (= boži posel) устроить на земле первый очаг, возжечь на нем пламя и основать до­мохозяйство и жертвенный обряд; в то же время создан был и первый человек, пер­вый домовладыка и жрец, в образе которого сочетались представления пылающего на очаге огня и родоначальника племени  впоследствии, когда установлен был семейный союз, бог-громовержец всякий раз, при нарожде­нии младенца, низводил с неба молнию и возжигал в нем пламя жизни. В этих ве­рованиях, хотя и бессознательно, сказалось живое чувство родства человека со всею природою.

По свидетельству Вед, первобытный, в молнии рожденный человек был праотец Яма (Yama), с чем согласуется греческий миф о Прометее, который низвел на землю небесный огонь и, вдохнувши его в человеческий образ, сформованный из глины, сделался творцом людского рода. У римлян та же самая мысль вырази­лась в предании о Пике. Picus—дятл, птица, приносящая молнию, и вместе с тем первый король Лациума = основатель племени. Быстрая, «окрыленная» молния олицетворялась в образе птицы, которой фантазия приписывала и низведение не­бесного огня, и принесение в сей мир младенческих душ. У Пика был брат Pilumnus (от pilum — мутовка, толкач = donnerkeil) — бог — охранитель детей. По немецкому поверью, аист не только приносит огонь, но и младенцев, т. е. собственно — их пла­менные души; из горы или колодца, где богиня Гольда с материнской заботливостию оберегает свободные, еще нерожденные души, похищает их аист и влагает в младенцев, новопризванных к земной жизни; почему и называют его Odebar (Аdеbаr) = душеприноситель. Чехи возлагают эту обязанность на аиста, ворону и коршуна; до рождения своего, дети (= души) сидят в каменных горах или плавают в прудах, реках и источниках, словно игривые рыбки; в то время, когда ребенок дол­жен появиться на божий свет, сюда прилетает одна из названных нами птиц, берет в клюв предназначенное к рождению дитя, приносит его в дом через открытое окно или дымовую трубу и передает повивальной бабке. Взрослые дети кладут на окно сахар для вороны и просят ее принести им братца или сестрицу. И гора, и колодец суть метафоры дождевой тучи; позднее означенное верование стали связывать с те­ми или другими земными источниками; неплодные жены, чтобы получить силу чадородия, пьют из этих источников воду. Самые души, как увидим ниже, были представляемы легкокрылыми птицами; а девы судьбы — славянские роженицы, присутствующие при рождении детей, тождественны, с немецкими нор­нами, о которых Эдда говорит, что они сидят у священного источника Иггдразил­ли. Падающие с неба молнии вызываются двояким действием громовника: он или сверлит облачное дерево, или высекает искры из облачной скалы; согласно с тем и другим воззрением, старинные мифы говорят о создании первых людей из дерева и камня, и отождествляют их с стихийными, грозовыми духами = великанами. Первозданные люди было племя великанское; один из древнейших англосаксон­ских памятников дает Адаму исполинский рост. Персидская мифология утверж­дает, что прародители рода человеческого — муж и жена (Meschia и Meschiane) про­изошли из дерева.

В Эдде находим такой рассказ о происхождении первой четы людей: после того, как великаны погибли в кровавом потопе, светлые боги Один, Vili и Ve (дети Вörr'а) пришли на берег моря и нашли там два дерева, из которых и создали мужа и жену, и назвали их Askr (ясень) и Embla: последнее слово происходит от amr, ambr (ami, ambl) — непрестанная работа, и дает ему значение заботливой хозяйки = aschenputtel. Один сообщил им жизнь, Vili — ум и чувство, Ve — слово, слух, зрение и внешний облик. По другому преданию, это дело совер­шили Один, Гёнир и Лодр; первый наделил созданную чету духом жизни, второй разумом, а третий дал ей кровь и румянец. Ясень, из которой боги создали первого человека, должна быть признана за мировую Иггдразилль. В близкой связи с этим скандинавским мифом стоит следующее литовское предание: в давние времена в одной приморской деревне жил человек по имени Тейсус (праведный); к нему об­ращались все за советами, предсказаниями и разрешением споров, как к человеку вещему и правдивому; когда в глубокой старости настал его смертный час, боги, в награду за его добродетельную жизнь, превратили Тейсуса в ясень, которая слывет в Литве праведным древом. Подобные верования не чужды были и грекам, и рим­лянам. По словам Гезиода, третий (медный) род земных обитателей создан был Зевсом из ясени ( έχ μελιάν ); это были жестокосердые исполины, которые, враж­дуя между собою, истребили друг друга в битвах. Нимфа-океанида, мать первого человека в Аргосе, называлась Μελια  (ясень). Пенелопа спрашивала неузнанного ею Одиссея: «ού γαρ άπό δρυός έσσι παλαιφάτον ούδ άπό πέτρης ?» — происходишь ли ты от славного дуба или от камней?

Энеида также упоминает о людях, проис­шедших от твердого дуба и древесных пней. Создание людского рода из камней за­свидетельствовано греческим мифом о Девкалионе, которому, после потопа, дал Гермес повеление бросать через себя кости матери-земли, т. е. камни; все камни, брошенные им, обратились в мужей, а те, что бросала жена его Пирра, — в женщин. Литовцы признают своими предками исполинов и рассказывают, что, когда окон­чился потоп и великие воды удалились с суши, в то время в прародительской стра­не, откуда вышло литовское племя, оставалась в живых только единая чета — муж и жена, но оба были стары и не могли надеяться на потомство. Для утешения осиро­телых супругов бог Прамжинас (= Судьба) послал Линксмине (радугу), которая посоветовала им скакать через кости земли. Сколько раз перескочил старик — столько восстало дородных юношей, сколько раз перескочила старушка — столько взрослых и прекрасных девиц. Но более девяти раз они не в силах были скакать че­рез камни. От новых девяти пар народилось девять поколений литовского народа.

Миф о происхождении рода человеческого из камней в одной из наших старинных рукописей соединяется с верованием славян в Род, имя которого в памятниках постоянно ставится рядом с роженицами, вещими предсказательни­цами судьбы новорожденного и помощницами в родах. ». Род, мечущий с неба груды = камни, напоминает общеарийское представ­ление о боге-громовнике, который разбивает облачные скалы, бросая в них молни­еносным молотом. В Теогонии Гезиода Зевс кидает в своих врагов άχμων (санскр. acman, литов. akmů, akmens, славкамень) = каменный молот Тора. Как представителю творческих, плодородящих сил природы, Перуну должно было присвояться прозвание Рода; во время весенних гроз, ударяя своим каменным моло­том, дробя и разбрасывая скалы-тучи, он призывал к жизни облачных великанов, окамененных холодным дыханием зимы; говоря мифическим языком: он оживлял камни и творил из них исполинское племя. Таким образом великаны были его по­рождением, первым плодом его творческой деятельности. В древнейших текстах славянского перевода священного писания слово плод служит для обозначения ис­полина, гиганта; так в парамейнике XII столетия, болгарского письма, читаем: «плоди же (исполины) бяху по земи». Усматривая в грозе брачный союз неба с землею, перенося мифические сказания о скалах-тучах на обыкновенные горы и называя эти последние костями земли,  народы пришли к заключе­нию, что первозданный человек-великан (urmensch) был порожден Землею, общею матерью и кормилицею смертных. Так, германцы утверждали, что Tuisko (Tvisko, Tivisko), от которого произошел первый человек Манн (Mannus), был сыном Неба

Снежные облака, облегающие небо в зимнюю половину года, под влиянием вешнего тепла претворяются в дождевые, или, выра­жаясь метафорически: бог облачного неба, бог-громовник, пробуждаясь от зимнего сна, потеет и начинает купаться в дождевых потоках. Одна из купальских песен ри­сует такую картину: стояла верба, на вербе горели свечи (т. е. стояло дерево-туча, а на нем горели молнии);Из божественного пота, т. е. из паров и туманов, какие подымаются от земли вследствие весеннего таянья, образуются грозовые тучи, или, что то же — нарожда­ются великаны. Согласно с сейчас приведенными свидетельствами, принадлежа­щими славянам, скандинавский миф говорит, что первый муж и первая жена и все племя великанов-гримтурсов произошли от плодоносного пота Имира. Таянье снегов и следующее за тем половодье древние поэты изображали все­мирным потопом, в котором очищается грешная (= опустошенная рукою Зимы, неплодная) земля; а дождевые ливни — банею, в которой на сильном грозовом пла­мени кипятится живая вода; в этой воде омываются небесные боги и, омывшись, обретают ту светлую красоту и те благодатные силы, с какими являются они в лет­нюю пору. Вот почему создание человеческого рода связывается с сказаниями о по­топе и совершается в то время, когда Бог потеет и купается в «мовнице». Так как об­лака представлялись божьею одеждою, покрывалом, плащом, то вержение с неба ветхого рубища (т. е. разорванной громовыми ударами тучи) вполне соответствует бросанию камней восседающим на воздухе Родом. Подобно тому, как Прометей, слепивши из глины тело человеческое, должен был похитить для его одушевления небесный огонь.

Размножение семьи, рода исстари сравнивалось с ростками, пускаемыми из себя деревом, вслед­ствие чего ствол (пень, корень) служит в эпической поэзии символом отца или предка, а ветви — символом их детей и потомков.Слово корь (корень) означает у нас и родину (село, деревню), и наследственное имущество: «на корю сидеть» — владеть дедовским добром. Сходно с этим, в гот­ском языке ans — предок, родоначальник и вместе бревно, сук. У чехов hoi, hole — ветвь, палка (малор. гилля — с тем же значением), a holek, holka — мальчик и де­вочка, лужиц. hole, gólje — дитя, holc — парень, holca — девица. В народных песнях весьма обыкновенно сравнение детей с ветвями и верхушкою дерева; наоборот, па­сынок употребляется в областных наречиях для обозначения меньшего из двух сросшихся деревьев.Параллель, проводимая в языке и народных поверьях между ветви­стым деревом и многочадною семьею или целым родом, с особенною наглядностию заявила себя в обычае обозначать происхождение знатных людей и степени их родства через так называемое родословное древо (stammbaum). Старинные не­мецкие саги рассказывают о матери, которой снилось, что из ее сердца или чрева выросло большое, тенистое дерево с прекрасными плодами; этот сон служил пред­знаменованием, что она в скором времени родит сына — родоначальника обшир­ного и славного племени. Таким образом, сын представлялся как бы отростком, исходящим из недр матери, и чтобы усыновить чужое дитя, надо было совершить символический обряд — посадить его к себе на колени: knäsettingr — усыновлен­ный, приемыш, kniesetzen — adoptare, schooskind — любимое матерью дитя
В числе народцев, входивших в состав скифского племени, встречаем: дервичей (derbikkas), которые напоминают наших деревлян­от санскр. drû, слав. дьрево, греч. δρΰς — quercus; дуб же в славянских и греческих преданиях играет ту же роль, какую в скандинавских — мировая ясень.
Огонь, пылающий на домашнем очаге, или воплощение его = дед-домовой чтился, как основатель и владыка рода.

По мнению шведов, домовой обитает в растущем около дома дереве, от ко­торого никто не решится отломить ни сучка, ни ветки; в противном случае ломает­ся семейное счастие. В разных местах Германии рассказывают, что домовые духи живут между дровами, приготовленными для отопления избы1. По польским же и чешским преданиям, родоначальником славянского племени был Попель — лич­ность мифическая, в которой мы узнаем сказочного героя, происшедшего от дре­весного обрубка. Заметим, что богатыри, герои занимают в народных сказаниях срединное место между богами и людьми, как посредствующее между теми и другими поколение; о многих героях саги утверждают, что они народились от любовного сочетания богов и богинь с смертными и что от этих героев ведут свое начало славные королевские роды, ко­торые, таким образом, по восходящей линии состоят в родстве с небесными влады­ками. По свидетельству Геродота, скифы верили, что боги, герои, все люди вообще и племена скифские в особенности происходили от верховного божества Неба (Ди­ва = Зевса), которому они придавали эпитет papaios — слово, сближаемое Бергманном с rpeч. πάπας , арм. рар, славян, папа — отец, предок, родоначальник.

По мне­нию германцев, бог Tuisko (Tivisko — сын Неба; tiv = Див) был отцом Манна, перво­го человека, и чрез него прародителем всего немецкого народа, что напоминает ин­дийского Мана, который спасся от гибели во время потопа и стал родоначальником людского племени. Творческие силы неба столько же зависят от посылаемых им дождей, как и от лучей весеннего солнца, дарующего ясные и теплые дни; в небес­ных богах, представителях этих творческих сил, древнейшие мифы соединяют вое­дино черты, принадлежащие весеннему солнцу, с чертами громовника (сравните Аполлона, Фрейра, воинственную деву Зорю). Поэтому рядом с выше указан­ными преданиями встречаем другие о происхождении рода человеческого от солн­ца.

По скифскому преданию, Небо родило бога Солнце (Targitavus, Svalius), у кото­рого было три сына: Щит, Стрела и Коло (колесо = воз и соха); эти три брата и по­читались родоначальниками скифов — воинов, кочевников и пахарей. Согласно с этим, Слово о полку называет русичей внуками Дажьбога (солнца): «погибашеть жизнь Даждьбожа внука», «встала обида в силах Дажьбожа внука». Мы видели, что понятие о божественном предопределении (судьбе = Роде) старинный памятник связывает с богом-громовником, который, бросая с неба камни, творил из них лю­дей; то же понятие соединяется и с солнцем, которому чехи дают название Деда-всеведа. Имя деда присвояется славянами не только солнцу, но и бо­жеству весенних гроз. В народных обрядовых песнях доныне повторяется воззва­ние: «ой Дид-Ладо!» Ладо соответствует немецкому Фрейру; песни, сопро­вождаемые означенным воззванием, возглашаются при встрече весны, и в одной из них воспевается приготовление пива, т. е. того опьяняющего, бессмертного напитка, который заваривают небесные духи во время весенней гро­зы. У западных славян было в обычае при начале весны, прогоняя Морену (Смерть, Зиму), носить дедка и петь в честь его обрядовые песни; о нем рассказы­вали, что дедко всю зиму сидит в заключении в хлебных амбарах и поедает сделан­ные запасы, т. е. в зимний период времени он лишается своей производительной силы, успокаивается от своих обычных трудов и питает род людской старым хле­бом. С наступлением весны он выходит из заключения и начинает засевать землю и растить хлеба.

Украинские поговорки: «пищить, як дидько в градовий хмари», «жене, як дидько витри» свидетельствуют о связи дедка с тучами и ветрами. Домовой, как предста­витель того же небесного пламени, низведенного на домашний очаг, известен на Руси под именем деда. Под влиянием тех демонических свойств, какие издревле приписывались облаченному в мрачные тучи громовнику и домовому.

Мифические представления о первозданных людях — дубе и ясени, о родстве души человеческой с стихийными существами, о лесных духах и девах, жизнь ко­торых неразрывно связана с известными растениями, — повели к созданию разно­образных сказаний, повествующих о превращении человека и переходе души его в дерево или цветок. Вера в возможность подобных метаморфоз, наследованная от глубочайшей старины, была скреплена тем воззрением, какое имел древний чело­век на самого себя. Рождение дитяти и его медленное, постепенное возрастание сравнивал он с прозябанием дерева; отдельные части тела представлялись ему по­добием тех отростков и ветвей, какие дает из себя древесный ствол. Такое воззрение засвидетельствовано историей языка.

Семя служит общим названием и для зерна, из которого вырастает всякий злак и всякое дерево, и для оплодотворяющего нача­ла в животных и человеке. Беременность уподобляется всходу посеянного зерна; так, в народной былине говорит жена богатырю Дунаю:

У меня с тобой есть во чреве чадо посеяно,
Принесу тобе я сына любимого...
Дай мне младенца поотродити,
Свои хоть семена на свет спустить.

В других песнях богатыри наказывают своей дружине избивать вражеское цар­ство, рубить и старого и малого, не оставить ни единого человека на семена. «Семячко» потребляется в областных говорах, как ласкательное название дитяти. О беременной женщине выражаются на Руси иносказательно: «покушала горошку», а в сербской песне, которую поют после родов, страдания родильницы изображаются следствием того, что она наелась бобов. Рождение младенца уподобляется прине­сенному злаком или деревом плоду: понести плод — забеременеть, бесплодная же­на — та, которая не рожает. Встреча с беременной женщиной сулит пахарю урожай.

По древнегерманским законам такая женщина могла безнаказанно входить в чу­жой сад и вкушать плоды; верили, что то молодое дерево, с которого первые плоды сорваны беременной женщиною, непременно будет урожайно. Наоборот, лужича­не советуют будущей матери съесть первый плод с дерева, чтобы счастливо выно­сить и родить ребенка. Названия ноги, руки, пальцев и ногтей в санскрите объяс­няются уподоблением человека растению. Ногами человек касается земли и тем самым напоминает дерево, прикрепленное корнями к матери сырой земле; впечат­ление это выражено словом pada (лат. pes, pedis, литов. pádas, готск. fôtus) — не только нога, но и древесный корень. Если ноги сравнивались с корнями, то самое туловище представлялось стволом, а руки казались отростками: санскр. câkhâ — ру­ка и ветвь соответствует литовскому szakà (ветка) и рус. сук, сучок, пол. sęk; южнос­лав. шака — кисть руки; слово р ка (пол. ręka) сближается с нем. ranke — ветвь или плеть вьющегося растения. Сверх того, рука обозначается в санскрите сложным panća-çâkhâ (pancàn — пять и çâkhâ — ветвь, сук), т. е. имеющая пять сучков или пальцев; палец — kara-çâkhâ, собственно: ручной сучок (kara — рука от kri — де­лать = делающая). Ноготь вырастает на пальце, как лист на ветке, и потому называ­ется: kara-ruja (rui — расти) = растущий на руке; наше ноготь, старин. нокть, литов. nagas, санскр. nakha от nakh — ire, se movere, т. е. растущий. Рамень, раменье — лес, поросль, раменный — боровый, лесной происходят от одного корня с словом рамо, рамена — плечи; шкура в некоторых областных наречиях означает древесную ко­ру; волоса народный эпос отождествляет с травою, а траву и цветы называет воло­сами земли.

Мифы о происхождении человека в языческой традиции имеют свою ясную и четкую структуру  с массой живописных сюжетов, которые тесно сплетают судьбы людей и Богов.

По этнографическим материалам Афанасьева А. H.