* * *

В оригинале чередуются строки на немецком и латинском языках

Я скромной девушкой была,
Virgo dum florebam
(Когда цвела невинностью)
Нежна, приветлива, мила,
Omnibus placebam
(Всем нравилась)
Пошла я как-то на лужок
Flores adunare
(Собирать цветы)
Да захотел меня дружок
Ibi deflorare
(Там лишить девственности)
Он взял меня под локоток,
Sed non indecenter
(Но весьма пристойно)
И прямо в рощу уволок
Valde fraudulenter
(Очень коварно)
Он платье стал с меня срывать
Valde indecenter
(Очень непристойно)
Мне ручки белые ломать
Multum violenter
(Очень грубо)
Потом он молвил: "Посмотри!
Nemus est remotum!
(Роща ведь в сторонке!)
Все у меня горит внутри!
Planxi et hoc totum
(Я плакала и все прочее)
Пойдем под липу поскорей
Non procul a via
(Недалеко от дороги)
Моя свирель висит на ней,
Tampanum cum lira
(Тампан и лира)
Пришли мы к дереву тому,
Dixit: sedeamus!
(Он сказал: давай сядем!)
Гляжу: не терпится ему.
udum faciamus!
(Давай поиграем!)
Тут он склонился надо мной
Non absque timore
(Не без робости)
"Тебя я сделаю женой..."
Dulcis est cum ore
(Он сладкоречив)
Он мне сорочку снять помог,
Corpore delecta
(Обнажив тело)
И стал мне взламывать замок,
Cuspide erecta
(Подняв копье)
Вонзилось в жертву копьецо,
Bene venebatur
(Хорошо поохотился)
И надо мной - его лицо:
udus compleatur!
(Да свершится игра!)

[

Лето зноем полыхало -
солнце жгло, не отдыхало,
все во мне пересыхало.
Тяжко сердце воздыхало...
Где найти бы опахало?
Хоть бы веткой помахало
деревцо какое!

Ах, пришел конец терпенью!..
Но, по Божьему хотенью,
был я скрыт густою тенью
под платановою сенью,
разморен жарой и ленью,
рад нежданному спасенью,
в неге и покое.

Сладкозвучнее свирели
зазывали птичьи трели
в синеве речной купели
ощутить блаженство в теле...
Ах, не виданный доселе,
сущий рай на самом деле
был передо мною!

Так, в краю благоуханном,
не прикрыв себя кафтаном,
на ковре, природой тканном,
возлежал я под платаном.
Вдруг пастушка с дивным станом,
словно посланная Паном,
встала над рекою.

Я вскричал, как от ожога:
- Не пугайся, ради Бога!
Видишь ты не носорога.
Ни к чему твоя тревога.
Дорогая недотрога,
нам с тобой - одна дорога!
Страсть тому виною!

- Нет,- ответила девица,-
мать-старушка станет злиться.
Честной швабке не годится
с кавалерами резвиться.
Может всякое случиться.
Нам придется разлучиться.
Не пойду с тобою!..

Добродетельная Пастушка

На заре пастушка шла
берегом, вдоль речки.
Пели птицы. Жизнь цвела.
Блеяли овечки.

Паствой резвою своей
правила пастушка,
и покорно шли за ней
козлик да телушка.

Вдруг навстречу ей - школяр,
юный оборванец.
У пастушки - как пожар
на лице румянец.

Платье девушка сняла,
к школяру прижалась.
Пели птицы. Жизнь цвела.
Стадо разбежалось.

* * *

Когда б я был царем царей,
владыкой суши и морей,
любой владел бы девой,
я всем бы этим пренебрег,
когда проспать бы ночку мог
с английской королевой...

Я кочующий школяр...
На меня судьбина
свой обрушила удар,
что твоя дубина.

Не для суетной тщеты,
не для развлеченья -
из-за горькой нищеты
бросил я ученье.

На осеннем холоду,
лихорадкой мучим,
в драном плащике бреду
под дождем колючим.

В церковь хлынула толпа,
долго длится месса.
Только слушаю попа
я без интереса.

К милосердию аббат
паству призывает,
а его бездомный брат
зябнет, изнывает.

Подари, святой отец,
мне свою сутану,
и тогда я наконец
мерзнуть перестану.

А за душеньку твою
я поставлю свечку,
чтоб Господь тебе в раю
подыскал местечко.

Колесо Фортуны

Слезы катятся из глаз,
арфы плачут струны.
Посвящаю сей рассказ
колесу Фортуны.
Испытал я на себе
суть его вращенья,
преисполнившись к судьбе
чувством отвращенья.
Мнил я: вверх меня несет!
Ах, как я ошибся,
ибо, сверзшися с высот,
вдребезги расшибся
и, взлетев под небеса,
до вершин почета,
с поворотом колеса
плюхнулся в болото.
Вот уже другого ввысь
колесо возносит...
Эй, приятель! Берегись!
Не спасешься! Сбросит!
С нами жизнь - увы и ах!
поступает грубо.
И повержена во прах
гордая Гекуба.

Завещание

Я желал бы помереть
не в своей квартире,
а за кружкою вина
где-нибудь в трактире.
Ангелочки надо мной
забренчат на лире:
"Славно этот человек
прожил в грешном мире!

Простодушная овца
из людского стада,
он с достоинством почил
средь хмельного чада.
Но бродяг и выпивох
ждет в раю награда,
ну, а трезвенников пусть
гложат муки ада!

Пусть у дьявола в когтях
корчатся на пытке
те, кто злобно отвергал
крепкие напитки!
Но у Господа зато
есть вино в избытке
для пропивших в кабаках
все свои пожитки!"

Ах, винишко, эх, винцо,
vinum, vini, vino!..
Ты сильно, как богатырь,
как дитя, невинно!
Да прославится Господь,
сотворивший вина,
повелевший пить до дна -
не до половины!

Вольно, весело я шел
по земным просторам,
кабаки предпочитал
храмам и соборам,
и за то в мой смертный час,
с увлажненным взором:
"Со святыми упокой!" -
гряньте дружным хором!

* * *

Без возлюбленной бутылки
тяжесть чувствую в затылке.
Без любезного винца
я тоскливей мертвеца.

Но когда я пьян мертвецки,
веселюсь по-молодецки
и, горланя во хмелю,
Бога истово хвалю!

Кабацкое Житье

Хорошо сидеть в трактире.
А во всем остатнем мире -
скука, злоба и нужда.
Нам такая жизнь чужда.
Задают вопрос иные:
"Чем вам нравятся пивные?"
Что ж! О пользе кабаков
расскажу без дураков.

Собрались в трактире гости.
Этот пьет, тот - жарит в кости.
Этот - глянь - продулся в пух,
у того - кошель разбух.
Все зависит от удачи!
Как же может быть иначе?!
Потому что нет средь нас
лихоимцев и пролаз.

Ах, ни капельки, поверьте,
нам не выпить после смерти,
и звучит наш первый тост:
"Эй! Хватай-ка жизнь за хвост!.."
Тост второй: "На этом свете
все народы - Божьи дети
Кто живет, тот должен жить,
крепко с братьями дружить.

Бахус учит неизменно:
"Пьяным - море по колено!"
И звучит в кабацком хоре
третий тост: "За тех, кто в море!"
Раздается тост четвертый:
"Постных трезвенников - к черту!"
Раздается пятый клич:
"Честных пьяниц возвеличь!"

Клич шестой: "За тех, кто зелье
предпочел сиденью в келье
и сбежал от упырей
из святых монастырей!"
"Слава добрым пивоварам,
раздающим пиво даром!"-
всею дружною семьей
мы горланим тост седьмой.

Пьет народ мужской и женский,
городской и деревенский,
пьют глупцы и мудрецы,
пьют транжиры и скупцы,
пьют скопцы, и пьют гуляки,
миротворцы и вояки,
бедняки и богачи,
пациенты и врачи.

Пьют бродяги, пьют вельможи,
люди всех оттенков кожи,
слуги пьют и господа,
села пьют и города.
Пьет безусый, пьет усатый,
лысый пьет и волосатый,
карлик пьет и великан!

Пьют монахиня и шлюха,
пьет столетняя старуха,
пьет столетний старый дед,-
словом, пьет весь белый свет!
Всё пропьем мы без остатка.
Горек хмель, а пьется сладко.
Сладко горькое питье!
Горько постное житье...

Чтоб потешить вас, братцы, беседою,
я вам байку смешную поведаю:
Вакх и пиво однажды повздорили
и нещадно друг друга позорили.

В жарком споре случается всякое...
Диспут мог бы окончиться дракою,
ибо Вакх выдвигал обвинения,
как всегда находясь в опьянении.

"Ты,- кричал он, махая ручищами,-
до небес превозносишься нищими!
Я ж, являясь богов украшением,
подвергаюсь порой поношениям.

Можно ль мерить нас общею мерою?
Говорят: рождено ты Церерою.
Нет! При всей своей мнимой безвредности,
эта ложь - порождение бедности.

Нищетой рождено в беззаконии,
ты - утеха для нищей Саксонии,
ты, как шлюха, сошлось с голодранцами,
будь то швабами или фламандцами.

Пьют ородяги тебя и отшельники,
школяры и монахи-бездельники,
воры пьют со своими подружками,
громыхая огромными кружками.

Всех ты, подлое пиво, бесстыжее,
опоило проклятою жижею,
так что даже особы священные
соблазнялись порой твоей пеною!

Да, ты брызжешь, ты плещешь, ты пенишься
и, возможно, поэтому ценишься.
Но, хоть славы вовсю домогаешься,
понапрасну со мною тягаешься!

Вакх - бессмертной природы творение -
возвращает незрячему зрение,
и способно творение богово
сделать юношей старца убогого!

Вакх с любою кручиной справляется:
безнадежно больной поправляется,
холостяк стать супругом готовится,
а скалдырник транжиром становится.

Разливая вино виноградное,
Вакх приходит к вам с вестью отрадною,
и, отведав напиток, резонно вы
повторяете строки Назоновы:
"Душу нам греет вино, ее открывая веселью..."

Вакх освоил науки премногие -
от грамматики до астрологии,
от черчения до элоквенции,
вплоть до тонкостей юриспруденции.

Упоительна мудрая речь его!
С глупым пивом равнять его нечего,
потому что для доброго гения
оскорбительны эти сравнения!

Эх ты, горькое пиво кабацкое!
Ну-ка спрячь свое рыло дурацкое!
Убирайся назад в свою бочечку
и сиди там хоть целую ночечку!.."
...Пусть же славится Вакха всесилие!
Благовонный, как роза и лилия,
от души тебя крепко целуем мы,
и тебе воспоем "Аллилуйю" мы!

* * *

Ax, куда вы скрылись, где вы,
добродетельные девы?
Или вы давным-давно
скопом канули на дно?!
Может, вы держались стойко,
но всесветная попойка,
наших дней распутный дух
превратил вас в грязных шлюх?!
Все предпринятые меры
против происков Венеры,
насаждающей чуму,
не приводят ни к чему.
От соблазнов сих плачевных
застрахован только евнух,
все же прочие - увы -
крайней плотью не мертвы.
Я и сам погряз в соблазнах
и от девок безобразных
оторваться не могу.
Но об этом - ни гугу!..

Лебединая Песня

Когда-то - к сведенью людей -
я первым был средь лебедей
на родине моей.
Терпеть изволь
такую боль:
на раны сыплют соль!
И хоть я лебедь, а не гусь,
как гусь, на вертеле верчусь,
в жаркое превращусь.
Терпеть изволь
такую боль:
на раны сыплют соль!
Ах, я бескрылый инвалид!
Я едким уксусом облит.
Все ноет, все болит.
Терпеть изволь
такую боль:

на раны сыплют соль!
Кто крыльев белизной блистал,
как ворон черный, черен стал.
Мой смертный час настал!
Терпеть изволь
такую боль:
на раны сыплют соль!
Ощипан шайкой поваров,
лежу на блюде. Я готов.
И слышу лязг зубов.
Терпеть изволь
такую боль:
на раны сыплют соль!

Преуспев в учении,
я, посредством книг,
в беспрестанном чтении
мудрости достиг.
Но, сие учение
в муках одолев,
я познал влечение
к ласкам жарких дев.
И, забросив чтение,
тешу плоть свою:
нынче предпочтение
девам отдаю.
Да... И тем не менее
(хоть в любви везет)
тайный червь сомнения
сердце мне грызет.
Что мне - по течению
безрассудно плыть
иль, вернувшись к чтению,
гением прослыть?
Ну, а развлечения
бросив целиком,
можно стать из гения
круглым дураком!
"Только через чтение
к счастью путь лежит!"-
в крайнем огорчении
разум мой брюзжит.
"Быть рабом учения
глупо чересчур,-
не без огорчения
шепчет мне Амур.-
Слышишь! Прочь смущение!
Розы жизни рви!
Радость ощущения -
в воле и в любви..."
В дивном озарении
начертал Господь,
чтоб сошлись в борении
разум, дух и плоть.

Апокалипсис Голиарда

Солнечным полднем, под липой тенистою,
славил я песнями Деву Пречистую,
вдруг - не пойму, наяву иль во сне,-
сам Пифагор обратился ко мне.

Скорбь омрачала лицо Пифагорово,
скорбь излучал опечаленный взор его,
и, преисполнясь тоски неземной,
рек он таинственно: "Следуй за мной!

Небом я послан тебе в провожатые!"
И, нескрываемым страхом объятые,
мы поспешили вступить на тропу,
где повстречали большую толпу.

Тут из толпы, о пощаде взывающей,
выступил ангел, что солнце сияющий,
и повелел мне глаза протереть,
дабы великое чудо узреть.

"Сам над собой человек надругается!
Страшная гибель на мир надвигается!
Стой и замри!.. Ты услышишь сейчас
с горних высот обвиняющий глас!"

Взвыл ураган, и, моля о спасении,
я оказался средь землетрясения,
а над дрожащими пиками гор
некто уже оглашал приговор:

"Знайте, земли недостойные жители!
Вас погубили священнослужители!
Днесь повторилось, что было вчера:
продан Спаситель за горсть серебра!

Пьянствуя, лакомясь сладкими блюдами,
стали отцы пресвятые Иудами!
Паства без пастыря бродит во тьме,
ибо у пастыря блуд на уме!

О, наглецы, на людей непохожие!
Мир обезумел от скверны безбожия,
и, надругаясь над святостью месс,
в душах безбожных беснуется бес!

Так преступленье вершится великое!
Папство глумится над вышним владыкою!
Лжепроповедников злые уста
дважды и трижды распяли Христа!

Что им Господь? Что Святая им Троица?
Лишь бы схитрить да получше устроиться,
все христианство погрязло в грехах
из-за того, что творится в верхах.

Архиепископ в великую пятницу
в грязном притоне ласкает развратницу!
Стал ведь однажды Юпитер быком,
мерзкою похотью в бездну влеком!

Ax, из-за вас, из-за вас, проповедники,
вздулись у многих бедняжек передники!
Ради притворства сутаны надев,
скольких же вы перепортили дев!

Вы, кто вершит злодеянья позорные!
Вам не помогут молитвы притворные!
Господа хитростью не побороть!
Страшною казнью казнит вас Господь!"

В то же мгновение ангел сияющий
поднял с земли стебелек засыхающий
и записал в моем бренном мозгу
все, что сейчас вам поведать могу.

Тут же неведомой силой чудесною
был я взнесен в высоту поднебесную
и, не встречая препятствий, проник
в третьего неба заветный тайник.

О, что узрел, что узнал я!.. Судейские
наши дела разбирали злодейские!
Нашему миру - о, голод! о, мор! -
вынесли смертный они приговор.

Не избежать никому наказания!
Сам я едва не лишился сознания,
но у меня эта жуткая весть
вдруг пробудила желание есть.

Ангелы Божьи в плащах одинаковых
дали отведать мне зернышек маковых,
в Лету меня окунули потом
и напоили каким-то питьем.

Тут я на землю упал, чтоб впоследствии
вам рассказать о грядущем к нам бедствии,
и приготовил пространную речь,
чтобы вас, грешники, предостеречь!

Ждет нас несчастие невероятное!..
Но говорю почему-то невнятно я:
знать, пересекши рубеж бытия,
крепкого слишком отведал питья!

Глас услышите вы ныне
вопиющего в пустыне.
Бог того, кто согрешил,
милосердия лишил.
Скоро гром над всеми грянет,
мир продажный в пропасть канет,
Божий гнев замкнет уста
осквернителей Христа!
Посмотрите: в самом деле
честь и совесть оскудели,
правда спит, убит закон,
превратился храм в притон.
Да, не выразить словами,
что творится в Божьем храме,
где святейшие ханжи
совершают грабежи.
От аббата до прелата
духовенство алчет злата,
под прикрытием сутан
обирая христиан.
Дни ужасные настали.
Розы терниями стали,
вера в Господа мертва
из за Симона, волхва.
Симон, Симон, волхв презренный,
обесчестив сан священный,
всюду свой справляет пир,
развратив, испортив клир.
Ныне поп в любом приходе
бредит только о доходе.
Загляните в каждый храм:
Симон тут и Симон там.
Тех, с кого он получает,
он особо отличает:
сунешь в лапу - вверх пойдешь,
а не сунешь - пропадешь!
Все на свете продается,
всяк разврату предается.
Стать святым желает вор?
Сунь - и кончен разговор!
Ошалевши от богатства,
Симон хапает аббатства
и дружкам своим - смотри! -
раздает монастыри.
О, Небесная Царица!
Как понять, что здесь творится?!
Неужель навек подпасть
над под Симонову власть?
Нет! Такого быть не может!
Добрым людям Бог поможет.
Ниспослать давно пора
к нам апостола Петра.
Он злодея в ад низринет,
и - глядишь - вся шайка сгинет,
чтобы снова расцвела
жизнь, спасенная от зла.
Аминь!

Монах Иоанн

Спешу поведать вам сейчас
мной в детстве слышанный рассказ.
Но, чтоб он был усвоен вами,
перескажу его стихами.

Жил коротышка Иоанн.
Монашеский он принял сан,
и по пустыне, бодрым маршем,
шагал он вместе с братом старшим.

"Ах, мой любезный старший брат!
Мирская жизнь - сплошной разврат!
Мне не нужна еда и платье.
Поддержка мне - одно распятье!"

Резонно старший возразил:
"Кем ты себя вообразил?
Неужто истина, дружище,
в отказе от питья и пищи?"

"Нет,- отвечает Иоанн,-
твои слова - самообман.
Постом изматывая тело,
мы совершаем Божье дело!"

Дав сей торжественный обет,
в сутану ветхую одет,
он с братом старшим распростился
и дальше в странствие пустился.

Подставив солнышку главу,
он ел коренья и траву,
стремясь достичь высокой цели...
Так длилось более недели.

На день десятый наш монах
вконец от голода зачах
и поспешил назад, к деревне,
где брат его гулял в харчевне.

Глухой полночною порой
он стукнул в ставенку: "Открой!
Твой брат несчастный - на пороге,
и он вот-вот протянет ноги.

Изнемогаю без жратвы!"
Но старший брат сказал: "Увы!
Для тех, кто ангелоподобны,
мирские блюда несъедобны!"

Монах скулит: "Хоть хлебца дай!"
Хохочет брат: "Поголодай!
В питье и пище - проку мало,
а здесь у нас - вино да сало!"

Взмолился бедный Иоанн:
"На что мне мой поповский сан!
Пусть голодают херувимы,
а людям есть необходимо!"

Ну, тут его впустили в дом...
Сказать, что сделалось потом?
Монах объелся и упился
и, захмелев, под стол свалился.

А утром молвил Иоанн:
"Нам хлеб насущный Богом дан!
Ах, из-за пагубной гордыни
я брел голодным по пустыне!

Попутал бес меня, видать!
В еде - Господня благодать!
Видать, Господь и в самом деле
велит, чтоб пили мы и ели!"

Холод на улице лют.
"Плащ мой! Какой же ты плут!
С каждой зимой ты стареешь
и совершенно не греешь.
Ах ты, проклятый балбес!
Ты, как собака, облез.
Я - твой несчастный хозяин -
нынче ознобом измаян".
Плащ говорит мне в ответ:
"Много мне стукнуло лет.
Выгляжу я плоховато -
старость во всем виновата.
Прежнюю дружбу ценя,
надо заштопать меня,
а с полученьем подкладки
снова я буду в порядке.
Чтоб мою боль утолить,
надо меня утеплить.
Будь с меховым я подбоем,
было б тепло нам обоим".
Я отвечаю плащу:
"Где же я денег сыщу?
Бедность - большая помеха
в приобретении меха.
Как мне с тобой поступить,
коль не могу я купить
даже простую подкладку?..
Дай-ка поставлю заплатку!"

Стареющий Вагант

Был я молод, был я знатен,
был я девушкам приятен,
был силен, что твой Ахилл,
а теперь я стар и хил.

Был богатым, стал я нищим,
стал весь мир моим жилищем,
горбясь, по миру брожу,
весь от холода дрожу.

Хворь в дугу меня согнула,
смерть мне в очи заглянула.
Плащ изодран. Голод лют.
Ни черта не подают.

Люди волки, люди звери...
Я, возросший на Гомере,
я, былой избранник муз,
волочу проклятья груз.

Зренье чахнет, дух мой слабнет,
тело немощное зябнет,
еле теплится душа,
а в кармане - ни шиша!

До чего ж мне, братцы, худо!
Скоро я уйду отсюда
и покину здешний мир,
что столь злобен, глуп и сир.

* * *

Ложь и злоба миром правят.
Совесть душат, правду травят,
мертв закон, убита честь,
непотребных дел не счесть.
Заперты, закрыты двери
доброте, любви и вере.
Мудрость учит в наши дни:
укради и обмани!
Друг в беде бросает друга,
на супруга врет супруга,
и торгует братом брат.
Вот какой царит разврат!
"Выдь-ка, милый, на дорожку,
я тебе подставлю ножку",-
ухмыляется ханжа,
нож за пазухой держа.
Что за времечко такое!
Ни порядка, ни покоя,
и Господень Сын у нас
вновь распят,- в который раз!

Просьба по Возвращении из Салерно

Здравствуйте! Слово привета
вам от бродяги-поэта.
Все вы слыхали, наверно,
про знаменитый Салерно.
С давних времен и поныне
учатся там медицине
у величайших ученых,
чтоб исцелять обреченных...
"Как бы мне, Господи Боже,
медиком сделаться тоже?"
И приступил я к ученью,
новому рад увлеченью...

Но оказалось: наука
горше, чем смертная мука,
и захандрил я безмерно
в том знаменитом Салерно.
Смыться решил я оттуда,
но одолела простуда
так, что четыре недели
я провалялся в постели
и, поглощая микстуру,
славил свою профессуру.
"Бедный вы наш сочинитель,-
молвил мне главный целитель,-
я говорю вам без шуток:
жить вам не более суток!"
Я до того огорчился,
что через день излечился,
взял свой мешок - и айда! -
тотчас же прибыл сюда.
Гляньте, друзья, на поэта:
стал я подобьем скелета,
плащ мой изношен до дыр,
не в чем явиться в трактир,
ибо в проклятом Салерно
есть небольшая таверна,
где промотал я до нитки
всю свою кладь и пожитки.
С голоду я изнываю,
к щедрости вашей взываю,
о подаянье моля
Господа и короля.
Слышишь, король всемогущий?
Я - твой поэт неимущий -
славлю владыку владык,
ибо ты мудр и велик.
Призван самою Минервой,
ты, средь правителей - первый,
множеством дивных щедрот
свой осчастливил народ.
Всем оказавший подмогу,
выдели мне хоть немного!
Не оскудеет рука -
та, что спасет бедняка!
Бог да продлит твои годы!
Я ж сочиню тебе оды,
гимны сложу в твою честь:
очень уж хочется есть.

С чувством жгучего стыда
Я, чей грех безмерен,
Покаяние свое
Огласить намерен.
Был я молод, был я глуп,
Был я легковерен,
В наслаждениях мирских
Часто неумерен.

Человеку нужен дом,
Словно камень прочный,
А меня судьба несла,
Что ручей проточный,
Влек меня бродяжий дух,
Вольный дух порочный,
Гнал, как гонит уроган
Листик одиночный.

Как без кормчего ладья
В море ошалелом,
Я мотался день - деньской
По земным пределам.
Чтоб сидеть мне взаперти?
Чтоб заняться делом?
Нет! К трактирщикам бегу
Или к виноделам.

Я унылую тоску
Ненавидел сроду,
Но зато предпочитал
Радость и свободу
И Венере был готов
Жизнь отдать в угоду,
Потому что для меня
Девки - слаще меду!

Не хотел я с юных дней
Маяться в заботе -
Для спасения души,
Позабыв о плоти.
Закружившись во хмелю,
Как в водовороте,
Я вещал, что в небесах
Благ не обретете!

О как злились на меня
Жирные прелаты,
Те, что постникам сулят
Райские палаты.
Только в чем, скажите, в чем
Люди виноваты,
Ксли пламенем любви
Их сердца объяты?!

Разве можно в кандалы
Заковать природу?
Разве можно превратить
Юношу в колоду?
Разве кутаются в плащ
В теплую погоду?
Разве может пить школяр
Не вино, а воду?!

Ах, когда б я в Кельне был
Не архипиитом,
А тезеевым сынком -
Скромным Ипполитом,
Все равно бы я примкнул
К здешним волокитам,
Отличаясь от других
Волчьим аппетитом.

За картежною игрой
Провожу я ночки
И встаю из-за стола,
Скажем, без сорочки.
Все продуто до гроша!
Пусто в кошелечке.
Но в душе моей звенят
Золотые строчки.

Эти песни мне всего
На земле дороже:
То бросает в жар от них,
То - озноб по коже.
Пусть в харчевне я помру,
Но на смертном ложе
Над поэтом - школяром
Смилуйся, о боже!

Существуют на земле
Всякие поэты:
Те залезли, что кроты,
В норы - кабинеты.
Как убийственно скучны
Их стихи - обеты,
Их молитвы, что огнем
Чувства не согреты.

Этим книжникам претят
Ярость поединка,
Гомон уличной толпы,
Гул и гогот рынка;
Жизнь для этих мудрецов -
Узкая тропинка,
И таится в их стихах
Пресная начинка.

Не содержат их стихи
Драгоценной соли:
Нет в них света и тепла,
Радости и боли...
Сидя в кресле, на заду
Натирать мозоли?!
О, избавь меня, господь,
От подобной роли!

Для меня стихи - вино!
Пью единым духом!
Я бездарен, как чурбан,
Если в глотке сухо.
Не могу я сочинять
На пустое брюхо.
Но Овидием себе
Я кажусь под мухой.

Эх, друзья мои, друзья!
Ведь под этим небом
Жив на свете человек
Не единым хлебом.
Значит, выпьем, вопреки
Лицемерным требам,
В дружбе с песней и вином,
С Бахусом и Фебом...

Надо исповедь сию
Завершить, пожалуй.
Милосердие свое
Мне, господь, пожалуй.
Всемогущий, не отринь
Просьбы запоздалой!
Снисходительность яви,
Добротой побалуй.

Отпусти грехи, отец,
Блудному сыночку.
Не спеши его казнить -
Дай ему отсрочку.
Не прерви его стихов
Длинную цепочку,
Ведь иначе он никак
Не поставит точку.

Плачет и стенает
Вальтерова лира:
Вальтер проклинает
преступленья клира.
Верить бесполезно
в райские блаженства:
все мы канем в бездну
из-за духовенства.
И по сей причине
язва сердце точит:
Вальтер быть отныне
клириком не хочет!
Расскажу подробно
о попах вельможных,
совершивших злобно
сотни дел безбожных.

Если, затухая,
солнце село в море,
значит, ночь глухая
к нам нагрянет вскоре.
Если ж полог черный
темень распластала,
тут вопрос бесспорный:
ночь уже настала.
Черной тьмой объяты,
мы живем в бессилье:
подлые аббаты
солнце погасили.
В хилом худосочье
чахнем в смрадной яме.
Почернее ночи -
короли с князьями.

Нет, не милосердье
пастыри даруют,
а в тройном усердье
грабят и воруют.
Загубили веру,
умерла надежда.
Делают карьеру
жулик и невежда.
Знай, убогий странник:
каждый настоятель -
чей-нибудь племянник
или же приятель!

Зря себя тревожишь!
В мире вероломства
выдвинуться можешь
только по знакомству.
В честном человеке
гнев созрел великий:
иль дана навеки
власть презренной клике?
Сам я, как на тризне,
скорбно причитаю,
ибо этой жизни
смерть предпочитаю.
Миром правит хитрость!
Мир вражды и кражи!
Мир, где сам антихрист
у Христа на страже!

Обличить намерен я
лжи природу волчью:
часто, медом потчуя,
нас питают желчью,
часто сердце медное
златом прикрывают,
род ослиный львиную
шкуру надевает.

С голубиной внешностью
дух в разладе волчий:
губы в меде плавают,
ум же полон желчи.
Не всегда-то сладостно
то, что с медом схоже:
часто подлость кроется
под атласной кожей.

Замыслы порочные
скрыты речью нежной,
сердца грязь прикрашена
мазью белоснежной.
Поражая голову,
боль разит все тело;
корень высох - высохнуть
и ветвям приспело.

Возглавлять вселенную
призван Рим, но скверны
полон он, и скверною
все полно безмерною -
ибо заразительно
веянье порока,
и от почвы гнилостной
быть не может прока.

Рим и всех и каждого
грабит безобразно;
пресвятая курия -
это рынок грязный!
Там права сенаторов
продают открыто,
там всего добьешься ты
при мошне набитой.

Кто у них в судилище
защищает дело,
тот одну лишь истину
пусть запомнит смело:
хочешь дело выиграть -
выложи монету:
нету справедливости,
коли денег нету.

Есть у римлян правило,
всем оно известно:
бедного просителя
просьба неуместна.
Лишь истцу дающему
в свой черед дается -
как тобой посеяно,
так же и пожнется.

Лишь подарком вскроется
путь твоим прошеньям.
Если хочешь действовать -
действуй подношеньем.
В этом - наступление,
в этом - оборона:
деньги ведь речистее
даже Цицерона.

Деньги ч этой курии
всякому по нраву
весом, и чеканкою,
и сверканьем сплава.
В Риме перед золотом
клонятся поклоны,
и уж, разумеется,
все молчат законы.

Ежели кто взяткою
спорит против права -
что Юстиниановы
все ему уставы?
Здесь о судьях праведных
нету и помина -
деньги в их суме - зерно,
а закон - мякина.

Алчность желчная царит
в Риме, как и в мире:
не о мире мыслит клир,
а о жирном пире;
не алтарь в чести, а ларь
там, где ждут порядка,
и серебряную чтят
марку вместо Марка.

К папе ты направился?
Ну так знай заране:
ты ни с чем воротишься,
если пусты длани.
Кто пред ним с даянием
появился малым,-
взором удостоен он
будет очень вялым.

Писарь и привратники
в этом с папой схожи,
свора кардинальская
не честнее тоже.
Если, всех обславивши,
одного забудешь,-
всеми разом брошенный,
горько гибнуть будешь.

Дашь тому, дашь этому,
деньги в руку вложишь,
дашь, как можешь, а потом
дашь и как не можешь.
Нас от многоденежья
славно в Риме лечат:
здесь не кровь, а золото
рудометы мечут.

К кошельку набитому
всем припасть охота;
раз возьмут и два возьмут,
а потом без счета.
Что считать на мелочи?
Не моргнувши глазом,
на кошель навалятся
и придушат разом.

Словно печень Тития,
деньги нарастают:
расточатся, явятся
и опять растают.
Этим-то и кормится
курия бесстыдно:
сколько ни берет с тебя,
все конца не видно.

В Риме всё навыворот
к папской их потребе:
здесь Юпитер под землей,
а Плутон на небе.
В Риме муж достойнейший
выглядит не лучше,
нежели жемчужина
средь навозной кучи.

Здесь для богача богач
всюду все устроит
по поруке круговой:
рука руку моет.
Здесь для всех один закон,
бережно хранимый:
"Ты мне дашь - тебе я дам"
вот основа Рима!.

Проклятие

Шляпу стибрил у меня
Жулик и притвора.
Всеблагие небеса,
Покарайте вора!
Пусть мерзавца загрызет
Псов бродячих свора!
Пусть злодей не избежит
Божья приговора!

Да познает негодяй
Вкус кнута и плетки,
Чтобы грудь и спину жгло
Пламенем чесотки!
Пусть он мается в жару,
Чахнет от чахотки.
Да изжарит подлеца
Черт на сковородке!

Пусть он бродит по земле
Смертника понурей,
Пусть расплата на него
Грянет снежной бурей!
Пусть в ушах его гремит
Жуткий хохот фурий.
Пусть его не защитит
Даже сам Меркурий!

Пусть спалит господен гнев
Дом его пожаром,
Пусть его сразит судьба
Молнии ударом!
Стань отныне для него
Каждый сон кошмаром,
Чтобы знал, что воровство
Не проходит даром!

Сделай, господи, чтоб он
Полным истуканом
На экзамене предстал
Пред самим деканом.
Положи, господь, предел
Кражам окаянным
И, пожалуйста, не верь
Клятвам покаянным!